Юлий Черсанович Ким. Биографическая справка. Биография кима юлия черсановича Ю ким биография

Владимир Бабурин: Сегодня у нас в гостях Юлий Ким. Можно сказать – поэт, драматург, бард и даже немножко артист Юлий Ким. А можно сказать – просто Юлий Ким – и все будет понятно.

Вопросы будут задавать интернет-журналист Михаил Дубровский и мой коллега Владимир Губайловский.

Как всегда, в начале коротко биография нашего гостя. Юлий Ким родился 23 декабря 1936 года в Москве. Таким образом, Радио Свобода начинает отмечать юбилей Юлия Черсановича. Мы его поздравляем! Спасибо, что пришли, чтобы отметить этот день и на Радио Свобода тоже.

Юлий Ким

Юлий Ким: Спасибо за приглашение.

Владимир Бабурин: Далее, после ареста родителей Москву покинул на 16 лет, которые провел в Калужской области и в Туркмении. Но в 1954 году опять москвич. Закончил историко-филологический факультет Московского государственного педагогического института. После окончания 5 лет работал учителем, сначала на Камчатке, затем в Москве – учителем истории и обществоведения в физико-математической школе-интернате. В 1968 году оставил педагогическую деятельность и профессионально начал заниматься сочинением пьес и песен для театра и кино и совсем других песен, которые даже друзей порой просил на магнитофон не записывать. Тем не менее, и эти песни, и сам факт занятия Юлием Кимом правозащитной деятельностью стали известны «искусствоведам» с Лубянской площади, вследствие чего появился новый персонаж «Ю.Михайлов». Лично я долгое время был уверен, что мюзикл – это такой специальный вид искусства, кино, текст песен к которому написал этот самый Ю.Михайлов, а музыку сочинили композиторы Геннадий Гладков, Владимир Дашкевич и Алексей Рыбников. И даже посмотрев уже самые настоящие мюзиклы на Бродвее, я до сих пор пребываю в уверенности, что сильно тогда не ошибался. Юлий Ким – автор полутора десятков книг, песен, стихов, пьес, очерков и мемуаров. Киносценарист фильмов «После дождичка в четверг…» и «Раз, два, горе не беда», к которым Ким написал также и тексты песен. Помимо того, он автор песен, романсов, вокальных номеров или же их текстов к порядка 40 кино- и телефильмам. Автор свыше 20 пьес, мюзиклов, либретто, постановок и композиций, они идут в театрах Москвы, Санкт-Петербурга, Орла, Тамбова, Вильнюса, Омска, Красноярска, Норильска… в общем, если буду перечислять все, то не хватит передачи. Сыграл маленькие и большие роли на сцене и на экране. Лауреат Государственной премии имени Окуджавы, что, вопреки опасениям некоторых его друзей, никак Юлия Кима не изменило.

Все правильно, Юлий Черсанович?

Юлий Ким: Поправка, пожалуй, одна. Работал учителем без малого 9 лет. И псевдоним возник как раз тогда, когда меня лишили возможности преподавать в школе, в 1969 году. Вот, пожалуй, и все.

Владимир Бабурин: Первый вопрос у меня тогда такой. Любопытная такая неделька получилась – даты, дни рождения. 19-ое число – 100-летие Брежнева. 21-ое число – дата не круглая, кому от этого легче, день рождения Сталина. Венчает неделю 70-летие Юлия Кима. По поводу юбилея первого было много всего в газетах, на телевидении. И звонил мне один мой приятель в совершеннейшем ужасе и говорит, что он только что посмотрел фильм про Брежнева. Я говорю: «Ну и что такого? По всем каналам показывают фильмы про Брежнева». Он говорит: «Ты понимаешь, этот фильм был старый, 1976 года!» – «Ну и что?» - «А я думал, что он самый что ни на есть современный, настолько стилистика и тон 1976 года совпали со стилистикой и тоном года 2006. Что вы об этом думаете? Может быть, сами видели.

Юлий Ким: Я такую тенденцию заметил повсеместно – сглаживание того, что было в прошлом, и попытка выстроить непрерывную, преемственную державную линию. Вот возникла великая российская держава, еще тогда, при царях, потом она продолжилась при Ленине, Сталине. И при царях были недостатки, и при Ленине, Сталине были недостатки. И вот теперь она должна еще продолжиться и достигнуть какого-то забытого или оставленного в прошлом уровня ее величия, держаться этого уровня и так далее. Это абсолютно естественная для государства, не имеющего оппозиции и альтернативы, линия, и вот она усиленно, мне кажется, проводится. В наше неопределенное идеологически время это наиболее определенная идеологема, если можно так выразиться. Есть такая тенденция.

Даже сейчас открыл я газету «Время», мною чрезвычайно уважаемую, и увидел с растопыренными глазами освещение событий 50-летней давности, а именно – англо-франко-израильской агрессии так называемой против Египта совершенно в духе 50-летней давности пропаганды и агитации. Несчастный Гамаль Абдель Насер подвергся империалистическому нападению, империалистической агрессии и кругом оказывается прав, хотя подписано это знатоком истории, каким-то кандидатом, уж не помню, или доктором исторических наук.

Есть такая тенденция, она ужасно неприятная, и конечно, над ней царит большая ошибка нашего президента, а именно – гимн Советского Союза со стихами автора бывшего гимна, который и подтверждает эту тенденцию великодержавности, совершенно противоречащую тому пути, на который вступила Россия.

Владимир Бабурин: Я эту тему, вероятно, продолжу, даже если коллеги заходят ее сменить. Михаил Дубровский, пожалуйста.

Михаил Дубровский: Кстати, о гимне, Юлий Черсанович, а вы бы какие слова предложили? Я всегда считал, что «Прощание Славянки» - идеальный вариант.

Юлий Ким: Вы имеете в виду слова или музыку? В первую очередь меня, конечно, возмущает музыка. Музыка Александрова отошла вместе с великой эпохой Советского Союза, как мне казалось, в вечность и стала историческим памятником, не более того. Но вот ее воскресили, и это, конечно, признак той самой тенденции великодержавности, о которой я говорил. И автор прежний тоже. А была до этого замечательная «Патриотическая песня» Глинки, и я даже прикидывал какой-то текст, чтобы наши спортсмены на международных соревнованиях, положивши ручку на грудь в области сердца, могли что-то спеть. Прекрасная музыка! Прекрасная музыка, которая нуждалась в прекрасном тексте. И вдруг возникло это. Причем уже тогда, когда это при Ельцине было признано музыкой гимна Российской Федерации, все вставали, в том числе и Владимир Владимирович Путин вставал под эти звуки, и, по-моему, не испытывал ни малейшего комплекса. Прекрасная музыка была, зачем от нее отказались? Главное, новый гимн знаменовал бы важнейшую веху в истории России – веху неповторимую, ее поворот, в который Россия вступила. Но вот они вернули старый.

Владимир Губайловский: У Булата Окуджавы есть такая песня, которая начинается строчкой: «Ну, чем тебе потрафить, мой кузнечик?»

Владимир Бабурин: И посвящается она Юлию Киму.

Юлий Ким: Да. У него есть два посвящения мне. Как, впрочем, и у меня есть несколько – ему.

Владимир Губайловский: И там есть такие строчки: «Авось твой труд упорный потомки не оценят свысока». Ну, потомки, они, так или иначе, оценят, а вот как вы оцениваете потомков, совершенно конкретно – тех людей, которые сегодня работают в поэзии, молодых людей или не очень молодых? И вообще, что происходит, с вашей точки зрения, в сегодняшней поэзии?

Юлий Ким: В сегодняшней поэзии, как и в сегодняшней прозе, как и в драматургии, и в театре, и во всех областях искусства, включая живопись, кино, происходит эпоха великого поиска. И это прекрасно. Правда, сопутствует этому процесс, который описывают словом «коммерциализация» искусства, то есть стремление за большой деньгой, самым ярким выражением чего являются россыпи пустых детективов, которыми полны наши книжные развалы. Но я с пренебрежением отгребаю эти россыпи в стороны, очищая пространство для настоящих, серьезных поисков повсеместно. Сказать о том, что у нас уже появились какие-то новые ведущие лидеры в какой-либо из этих областей, я не берусь, потому что для этого надо быть серьезным знатоком этого процесса. Я думаю, Андрей Немзер нам больше бы сказал о прозе и поэзии, чем я, или кто-то другой о театре и кино. Но ощущение широчайшего, свободного поиска, полета меня не покидает. Поэтому за потомков я ручаюсь.

Владимир Бабурин: Юлий Черсанович, я хочу вернуться к теме созвучности времен. Не так давно по историческим меркам (всего-то 3-4 года назад) вышел диск ваших старых песен «Лубянка все же не Петровка». Я, по-моему, с вами об этом даже говорил – насколько они мне показались созвучными тогда, 3-4 года назад, тогдашнему времени. А сейчас они звучат еще гораздо более современно. Та же «Весенняя вода» - здесь уж «кочета раскукарекались громче» не только что в «Октябре», но и вообще во всей «нашей Современности». Абсолютно ничего пояснять не надо, не важно, Кочетов это или не Кочетов, или кто-то другой. Или, другой пример, «Адвокатский вальсок» - ну, замените сегодня «дать меньше по 190-ой» на более подходящую к сегодняшнему дню статью, и ее вполне можно петь на пикетах и митингах как самую наисовременную песню.

Юлий Ким: Я с вами не совсем соглашусь в этой области. Что касается судебного произвола, тут, конечно, нечего возражать, он есть, и телефонное право есть, это точный медицинский факт. Но за слово и за книгу не сажают так, как это делалось в советские времена. Понятно, что свободомыслие внушает неприязнь государству. Любому государству свободомыслие внушает неприязнь, а нашему, отвыкшему от свободного слова и свободной прессы, особенно внушает эту неприязнь, безусловно. Но есть какой-то рычаг, который не позволяет нашему государству объявить тотальный поход против гласности. И конечно, уровень гласности на сегодня принципиально выше, чем при Брежневе том же. Конечно, уже одно то, что Радиостанции Свобода вещает прямо из центра Москвы, куда захочет, уже одно это говорит о многом, об очень многом, конечно.

То, что государство готов прибрать все средства массовой информации в свои руки, это, безусловно, тенденция, мне кажется, вообще всякого государства, но нашего в особенности. И, конечно, ему это удается больше, чем государствам в развитых демократиях Европы, тем не менее, дойти до уровня запретительства советской эпохи оно не сможет, по-моему, никогда. По-моему, это уже процесс необратимый. Поэтому если не говорить о телеэфире, а, скажем, о радиоэфире говорить и о газетах, многих, по крайней мере, то там степень свободы еще очень высока. И еще высока, и я надеюсь, что это «еще» и это «пока» можно будет в дальнейшем снять. Потому что, как заметил еще Иосиф Александрович Бродский, наше развитие всегда напоминает маятник, качнувшийся влево, потом качается вправо, а качнувшись право, вероятно, опять начнет качаться влево. И хотелось бы, чтобы влево он качался дольше.

Владимир Бабурин: Юлий Черсанович, я попрошу вас спеть «Адвокатский вальсок». Пусть слушатели и коллеги нас рассудят.

Юлий Ким

Юрий Ким поет:

Конечно, усилия тщетны,

И им не вдолбить ничего:

Предметы для них беспредметны,

А белое просто черно.

Судье заодно с прокурором

Плевать на детальный разбор -

Им лишь бы прикрыть разговором

Готовый уже приговор.

Скорей всего, надобно просто

Просить представительный суд

Дать меньше по сто девяностой,

Чем то, что, конечно, дадут.

Откуда ж берется охота,

Азарт, неподдельная страсть

Машинам доказывать что-то,

Властям корректировать власть?

Серьезные взрослые судьи,

Седины, морщины, семья...

Какие же это орудья?

То люди, как люди, как я!

Ведь правда моя очевидна,

Ведь белые нитки видать!

Ведь людям должно же быть стыдно

За правду в Сибирь высылать!

Ой, правое русское слово -

Луч света в кромешной ночи!

И все будет вечно хреново,

И все же ты вечно звучи!

И все же ты вечно звучи…

Юлий Ким: Вот тут нужен комментарий, что такое 190-ая статья. Она была принята в 1966 году и, кажется, была спровоцирована могучим движением крымских татар, которые в 1966 году приезжали несколько раз в Москву, устраивали массовые сидячие забастовки, и все по поводу их полной и окончательной реабилитации и возможности вернуться на историческую родину, то есть в Крым. И вот тут-то и возникла эта 190-ая статья, которая, конечно, стремилась убить больше зайцев, чем просто эти свободные демонстрации, там появились 190 прим., 190 2 часть и 3 часть. Вот 190 прим. активно применялась к нашим диссидентам, она гласила: «Хранение, изготовление и распространение литературы клеветнического содержания, содержащей умысел против советского государственного строя». Вот эту статью активно применяли к диссидентам, там полагалось три года лагерей. И по ней немало народу отправилось в отдаленные места в свое время, в том числе и ряд демонстрантов августа 1968 года, а именно – Вадик Делане и Володя Дремлюга. К остальным тоже были применены другие части этой статьи, но я говорю о лагере.

Владимир Бабурин: Михаил Дубровский, все-таки с кем вы больше согласны – с Юлием Черсановичем или со мной?

Михаил Дубровский: Я подозреваю, что все-таки с Юлием Черсановичем. Юлий Черсанович, скажите, а вам какая версия советской власти все-таки больше интересна – нынешняя или предыдущая версия?

Юлий Ким: Поясните разницу.

Михаил Дубровский: Нынешнее время – это как, знаете, новый абгрейд Windows с новыми пользовательскими интерфейсами, с новыми сервисами для пользователя. А старая – как бы устаревшая версия советской власти еще времен 70-х, если не 50-х. Вам в каком времени интереснее жить?

Юлий Ким: Ничего не понял по поводу разницы. Рад, что вы на моей стороне, хотя, честно говоря, не вижу предмета спора. Я совершенно не боготворю и теперешнее отношение, и никак его не возвеличиваю – отношение нашего государства к свободе слова, нынешнее. Оно плохое, прямо скажем. И я говорю, что оно совершенно зажало телеэфир, и конечно, покушается и на прессу, и на радиоэфир, и будет, наверное, дальше покушаться. Но все-таки пока еще там есть островки свободы, есть названия, люди, которые спокойно издаются, вроде «Новой газеты» или местами «Коммерсанта», или местами «Московских новостей» и «Новых Известий», уже не говоря о «Новом времени». Так что есть что читать сегодня человеку, настроенному оппозиционно. Да даже и те газеты, которые называют прокремлевскими, тоже позволяют себе иногда довольно резкую критику современного положения в тех или иных областях. Вот о чем я говорю. Так что здесь я просто сравниваю уровень тотального идеологического пресса при Советах с теперешним. Он не совсем, слава богу, тотальный, и думаю, что дальше нынешнего если и пойдет, то не намного. И скорее всего, со временем качнется влево, как обещал Иосиф Александрович Бродский.

Что касается различия самочувствия, нынешнего и 70-х годов, я опять не очень понимаю смысл вопроса. Хотел бы я жить в 70-е годы больше, чем в теперешние?

Михаил Дубровский: Нет, когда интереснее было?

Юлий Ким: Когда было интереснее? Конечно, сейчас! Конечно, сейчас очень интересно жить. Она во многом вызывает протест, иногда омерзение, но то, что происходит сейчас, безусловно, масштабнее, интереснее, чем то, что было. 70-е годы. Они уже к концу как-то сводились в такому удушью, особенно когда пошел Афган в конце, и когда Андропов еще тихой сапой провел волну террора против инакомыслящих… Об этой волне мало кто знает, кроме тех, кто изучает диссидентское движение, а была она, была на моей памяти, чуть ли не на моих глазах повторно были арестованы люди чуть не за анекдоты, вроде Генриха Алтуняна. Причем, если первый раз его посадили на три года более-менее за дело, потому что он подписал целый ряд в полнее антисоветских документов, и он получил три года; то тут он уплыл на 7 лет за то, что давал кому-то «Архипелаг», а в чьем-то присутствии побранил нашу чехословацкую акцию 1968 года, и его забрали. Это очень хорошо определили Булат Шалвович в одном из своих интервью, когда он об этом времени, о конце 70-х – начале 80-х сказал: «Я чувствовал, что я умираю. Было такое безвоздушье и полная безнадега». Поэтому явление Горбачева было как удар молнии, совершенно неожиданно для всех нас.

Владимир Бабурин: Я совершенно точно помню, с чего для меня началась перестройка. Она началась с авторской песни. Она началась с интервью Булата Окуджавы «Московским новостям», в котором он, отвечая на вопрос, кто его любимые авторы, впервые назвал фамилию Александра Галича. Потом в том же 1985 году, уже в апреле, тот же Булат Окуджава, но уже не в «Московских новостях», которые тогда были самыми оппозиционными, а во вполне консервативной по тем временам «Литературной газете» написал очерк «Запоздалый комплимент», который был посвящен, в частности, и вам, Юлий Черсанович. То есть начинался он о «Ю.Михайлове», а потом где-то в середине там был такой пассаж: «Да какой Ю.Михайлов? Мы же все знаем, что это Юлий Ким». Потом вышел фильм «После дождичка в четверг…», где было написано: «Автор сценария и текстов песен – Юлий Ким». Я думаю: вот теперь точно началось.

Юлий Ким: А помните, еще был… когда же был фильм «Покаяние»? Вот это был для меня рубежный признак.

Владимир Бабурин: Да, это было примерно в то же время.

Юлий Ким: В 1986 году, кажется.

Владимир Бабурин: А потом, вы знаете, как-то популярность и авторской песни стала падать, и на слеты люди перестали ездить. И читать стали меньше.

Юлий Ким: Володя, Господь с вами, да вы что! Вы просто плохо осведомлены. На слеты ездят по всему земному шару, на слеты бардовской песни, как ездили. И стали ездить гораздо вольнее. Я первый раз оказался на Грушинском фестивале (я туда не ездил в силу того, что он происходит в неудобное для меня, для моего расписания время – в начале июля) в 1998 году, я вырвался на 25-ый слет Грушинского фестиваля, и там было 250 тысяч человек. Это явление повсеместное до сих пор. И тогда оно никоим образом не съежилось. Другое дело, что аудитория молодежная в силу опять-таки раскрывшихся «железных занавесов» и прочего запала сильно на западную попсовую и роковую музыку. Действительно, попсовая и роковая музыка отвоевала у бардовской песни большую часть молодежи. Но со временем, мне кажется, происходит понимание того, что это разные жанры, и есть люди, которые ходят и на те, и на другие концерты, просто ищут свое в каждом случае.

Владимир Бабурин: У меня все равно другое ощущение, что не только авторская песня, а хорошая литература, хорошая поэзия, в частности, в России, говоря эсеровским лозунгом, только в борьбе может обретать имя свое. Когда этого не стало, посмотрите сейчас, зайдите в любой книжный магазин – стоит огромное количество хороших книг, посмотрите на их тиражи – 3-4, максимум 5 тысяч. Это означает, что книги не читают.

Юлий Ким: Это другая проблема, да. Речь – о читателе, а не о производителе. Я повторяю, что новых имен очень много, одно интереснее другого. Поскольку книгопечатание стало чрезвычайно доступным, если это не раскрученное имя, то ты можешь заняться самораскруткой, если достанешь денег, и спокойно можешь себя издать в любых желаемых количествах, на сколько хватит капитала. Что касается читателя, да, с этим, безусловно, проблема, и это важнейшая проблема для нашего общества вообще. Речь идет об образовании, о педагогике, о школьной реформе и так далее, и тому подобное. Вот здесь еще лет 10 тому назад в одном из интервью я сказал, что на сегодняшний день самые общественно востребованные профессии, где человек может исполнить свою гражданскую обязанность, послужить на благо отечеству, - это честная журналистика и честная педагогика. Иди в школу или иди в журналистику – сказал бы я тогда, повторил бы я и сегодня всякому честному человеку, желающему послужить отечеству. Вот где важнейшее, необходимейшее поприще для этого.

Владимир Губайловский: Правое русское слово, оно страдало от государства и страдает, и оно же, это же слово, страдает именно от атаки коммерции, именно коммерческого подхода к искусству.

Юлий Ким: Конечно, да.

Владимир Губайловский: Мне всегда казалось, что именно вам удавалось сохранить очень достойный уровень стиха в самых что ни на есть популярных жанрах. То есть ваши песни, которые звучали в самых раскрученных кинофильмах, они нее просто не шли что ли на поводу у массового зрителя или массового слушателя, более того, они этого массового слушателя к себе подтягивали. То есть вам удавалось сохранить высокий поэтический уровень, несмотря на то, что вас слушали, читали, пели. То есть, по всей вероятности, существует какая-то очень узкая область, которая, с одной стороны, доступна очень большому количеству людей и в то же время не роняет собственного достоинства. Могли бы вы вот эту узенькую тропочку как-то охарактеризовать?

Юлий Ким: Если говорить только о песне, то когда-то не то Геннадий Гладков, не то Владимир Дашкевич, не то они, обнявшись вместе, придумали такой термин – «третье направление». Это переводилось на внятный язык по-разному, скажем так – высокая эстрада или интеллектуальная эстрада. Вот туда записывались лучшие достижения бардовской поэзии и лучшие достижения кино или театральной песенной поэзии. То есть вещи, написанные для театра и кино Дашкевичем, Рыбниковым, Гладковым, Зацепиным и другими нашими авторами, Таривердиевым, в содружестве, конечно, с хорошими поэтами, тоже оказывались в кругу этого неопределенного жанра. И вот он, мне кажется, держится и поныне. И выслушав ту или иную вещь, можно сказать: это из области третьего направления, здесь поддерживается высокий уровень и музыкальный, и поэтический. Вот тогда это понятие возникло, и оно, по-моему, держится сейчас, хотя, собственно, эти два слова – третье направление – не употребляются. Но понятие от этого не исчезает.

Михаил Дубровский: В последнее время очень много мюзиклов ставится. Я даже знаю, что вы тоже имели к этому отношение и для мюзиклов работали. Скажите, насколько для вас был интересен этот опыт? И вы же, наверное, мюзиклы, которые шли по Москве, смотрели, и мне очень интересны ваши ощущения.

Юлий Ким: Да, с удовольствием ими поделюсь. Дело в том, что этот жанр, конечно, очень интересный. Я участвовал в русской версии «Нотр-Дам», которая прошла и мне нравится этот мюзикл. Мне нравится музыка Ришара Кошанте, мне нравится драматургия, которую они придумали, а это смесь дивертисмента с оперой, тем не менее, она внятна и наполнена очень сильным внутренним драматизмом, и она облагает тем, чем так дорожит современная молодежь, начиная от 20 и кончая 50-летним возрастом, и это описывается словом «драйв». Наверное, по-русски можно просто сказать – энергия. Хотя энергия – тоже не совсем русское слово, но все-таки. Вот такая особенная энергия. И это у нас потихонечку прививается, потому что публика есть, на «Кошек» ходили два года, сейчас показывают «Мамма Миа». Я пока, правда, его еще не видел, но это, кажется, вариант наиболее слабый. В смысле он больше идет за публикой, преследует цели более развлекательные, чем цели высокого искусства.

Поэтому я очень рад тому, что этот жанр появился и что даже у него, по-моему, есть какие-то перспективы. Я слышал, собираются строить театр специально под этот жанр, и есть уже первые две попытки собственного мюзикла такого масштаба и такой раскрученности – речь идет о мюзикле «Норд-Ост», знаменитом, и который прошел, как раньше говорили о фильмах, вторым экраном – «Двенадцать стульев». Я смотрел и тот и другой. Конечно, «Двенадцать стульев» выглядит версией несколько облегченной по сравнению с книгой этой, великой. Но в этой версии «Двенадцати стульев», как ни странно, меня тронул какой-то удивительно светлый поэтический момент, воплощенный, конечно, в главном герое. Я не буду сейчас особенно распространяться, но этот мюзикл, как ни странно, мне понравился. И по музыке я почувствовал, не во всей музыке, но в некоторых местах я почувствовал новый поиск современного звучания каких-то наших национальных интонаций. А особенно в «Норд-Осте» это чувствуется сплошь и рядом, потому что там все время слышится то, что я описываю одним словом – Визбор. Вот муза Визбора там воплощена с огромной силой. Понятно, что эта муза Визбора звучит сквозь музыку оригинальную Иващенко и Васильева, но ее дух, дух нашего «шестидесятничества» передан там в высшей степени замечательно.

Когда Петр Наумович Фоменко посмотрел эту вещь, я еще не видел и спросил его, он сказал: «Мне это очень понравилось. Это хорошая советская оперетта, но в современном исполнении». Современный жанр все-таки называется – мюзикл, который отличается от традиционной оперетты. Но по духу это была очень точная характеристика. Только понятие «советская оперетта» - в данном случае эти слова произносились с уважением, потому что советских оперетт было немало очень хороших, в частности, допустим, у Дунаевского. Я имею в виду по своему эмоциональному и музыкальному содержанию, оставляя в стороне всю пропаганду и так далее.

Тем не менее, я думаю, что, конечно, не это главный путь развития ретро, который заявлен в «Норд-Осте». Просто в «Норд-Осте» заявлены возможности нашего национального, российского мюзикла, заявлены через ретро, как, впрочем, и в «Двенадцати стульях». Там тоже очень много от Дунаевского прозвучало. И я думаю, что настанет время для мощных драматических вещей, основанных либо на классических наших сюжетах, а может, придумается что-то и современное, для развития нашего национального российского мюзикла. И я был бы счастлив дожить до этого времени, а по мере сил и поспособствовать, если до этого дело дойдет. Это, конечно, крупные коммерческие проекты, они рассчитаны на серьезную коммерческую отдачу, и эту отдачу они, как я понимаю, имели. И организаторы на нее рассчитывают, в том числе и Васильев и Иващенко рассчитывали на это тоже. Но все-таки руководствовались они в первую очередь не этим, а именно желанием попробовать возможности этого жанра у нас.

Владимир Бабурин: Я хочу продолжить тему коммерции, но несколько с другой стороны. Вы очень оптимистичны по сравнению со мной. Может быть, потому что я работаю в журналистике, и в основном в информационной. Как вы полагаете, почему люди в России, и интеллигенция прежде всего, так легко отказалась от свободы, которая, впрочем, достаточно легко и практически бескровно ей досталась в 1991 году? Вот мое мнение, что все-таки, да, действительно, интеллигенция – основная виновница этого проигрыша, проигрыша своего в первую очередь. Вот здесь, вполне возможно, коренным и главным как раз является слово «коммерция», когда люди так легко отказались от старого НТВ, от программы «Куклы», от программы «Итоги», от тех выпусков программы «Сегодня». Вот деньги, причем деньги американские, доллар оказался более разрушительным для и совести, и свободы. Деньги вообще достаточно страшная вещь. Можно вспомнить двухтысячелетней давности тридцать сребреников, а можно – недавнюю русскую поговорку: дай человеку лычки, а сволочью он и сам станет.

Юлий Ким: Да, проблема серьезная, что говорить… Конечно, наше общество перед явлением свободы явилось полностью не готовым к этому – ни нравственно, никак. И все возможности, которые обрушились на наше общество, в том числе на его интеллектуальную элиту, задали такой экзамен, который если и был выдержан, то очень, скажем так, на «троечку». Конечно, я с вами здесь согласен. И конечно, деньги и возможность крупных заработков, и, следовательно, уступка этой возможности в области совести, свободы духа и всяких высоких идеалов – мы с этим сталкиваемся сплошь и рядом. Да, мы оказались к этому не готовы, я даже, знаете, вспоминаю первый визит великого нашего диссидента Владимира Буковского в 1990 году. Он долго пытался проникнуть уже, казалось бы, в свободную Россию, и только в 1990 году ему это удалось, и он появился, и был встречен триумфально во Внуково, кажется, я при этом присутствовал. И он здесь провел какое-то время и при отъезде я его спросил: «Володя, ну, как тебе наши демократы?» А демократы везде появились – наверху, во власти, во всякого рода комитетах, и они уже занимали ответственные посты. И он обращался то к одному, то к другому, то к третьему, и он сказал: «Ты знаешь, ничего не получится в России со свободой. Демократы абсолютно не умеют работать, из них не получаются государственные люди. Как они опаздывают на назначенные встречи, как они нарушают слова. Единственный человек, с которым мне было удобно и комфортно беседовать, который отвечал за свои слова и точно сидел в назначенный срок на своем месте, был Иван Силаев (тогдашний премьер нашего российского правительства)». То есть самый что ни на есть из советской номенклатуры чиновник оказался наиболее приспособленным к новым обстоятельствам.

И вот эта растерянность и неготовность, невозможность идти дальше деклараций, конечно, сыграла свою роль. И у нас не появилось достаточно мощных и сильных административных кадров, которые могли бы противостоять огромной массе прежней администрации, которая так охотно воспользовалась появлением новой свободы и начала тот период в нашей истории, который еще пока только, вероятно, заканчивается, который тот же Буковский назвал периодом «большого хапка». Вот эпоха «большого хапка» продолжается. Хотя, по моему ощущению, я не берусь четко объяснить или как-то доказать это ощущение, подтвердить какими-то точными фактами, но по моему ощущению, эта эпоха все-таки проходит или прошла свой главный пик. И надвигается новая, уже более культурная стадия. Я должен, будучи поэтом российским, обладать пророческим даром (смеется), но провидеть и прорицать никак не могу пока. Но чувствую, что наступает новая полоса. Ответил я на этот вопрос?

Владимир Бабурин: Я думаю, да. Спасибо.

Владимир Губайловский: Я попробую продолжить эту вашу мысль. То есть, когда заканчивается период «большого хапка», деньги, которые достались даром, их нужно как-то пристроить, они должны начать работать. Не считаете ли вы, что в этот момент часть этих денег будет потрачена на культурные проекты?

Юлий Ким: Не считаю ли я, что будет потрачена или что надо потратить?

Владимир Губайловский: Нет, именно что будет. Нет ли такого ощущения, просто вот, например, по таким событиям, как вручение премии «Большая книга», в котором участвовал довольно серьезный и крупный бизнес, где были выделены очень серьезные деньги и на проведение этой премии, и просто на сам премиальный фонд?

Владимир Бабурин: А я тогда еще добавлю к Володиному вопросу. Что, по вашему мнению, означает резкое увеличение денежного довольствия для ведущих писателей?

Юлий Ким: А разве это происходит, да?

Владимир Бабурин: Вот эта премия достаточно внушительная, большая.

Юлий Ким

Юлий Ким: Конечно, дай бог, если это денежное довольствие будет продолжаться, тем более что, по моим наблюдениям, номинанты и победители в этих конкурсах, в розыгрыше этих премий серьезный люди, и книги достойные получают эти премии. Так что дай бог, если это будет продолжаться, эта наша отечественная благотворительность, филантропия, меценатство. Очень хорошо. И если в этом поучаствует государство, тоже плохо не будет. Особенно, конечно, государственная помощь нужна в деле театральном, потому что театр, за исключением мюзиклов, о которых мы уже говорили, заведомо некоммерческая организация, он нуждается в дотациях. Но это в скобках. Так что пусть растет денежное довольствие наших авторов и мастеров. Чем больше их станет, тем лучше.

Михаил Дубровский: Юлий Черсанович, вы практически только что говорили про то, что появляется и появилось много имен интересных в культуре, за которыми интересно следить. Вот вам сейчас за кем интересно следить? И какие у вас самые яркие впечатления последних лет?

Юлий Ким: Меня крайне интересует поэт, эссеист, журналист, прозаик и вообще мастер на все руки Дмитрий Быков. Получилось так, что мы с его мамашей учились на одном курсе, и поэтому у меня через нее возник «блат». И поэтому две его последние книжки - «ЖД» и книгу о Борисе Пастернаке - я получил с дарственной надписью и изучаю эти тома с огромным вниманием. На меня давно уже производит огромное впечатление, является центром моего пристального и неусыпного внимания Михаил Константинович Щербаков, наш бард, который звучно и сильно заявил о себе еще в 20-летнем возрасте в 1983 году, когда мы с ним познакомились. С тех пор наше знакомство, чтобы не сказать дружба, не прерывается, и каждый год он что-то сочиняет новое, интересное, постоянно интересное, постоянно глубокое, его мастерство ничуть не скудеет. Из наших мемуаристов – сейчас очень много выходит мемуаров – я читаю с огромным интересом мемуары Сарнова, мемуары Рассадина, воспоминания о Борисе Слуцком. Постоянно мне интересно следить, как не иссякает, как ни странно, творчество Давида Самойлова, который покинул нас в 1990 году, и до сих пор его вдова, его сын публикуют какие-то вещи, которые до этого никому не были известны…

Владимир Бабурин: Пускай остальные не обижаются, просто у нас совсем уже практически кончилось время. И я должен дать время гостям, по традиции этой передачи, чтобы они сказали, что было самым важным, на их взгляд, в этой почти часовой беседе с вами. Владимир Губайловский, пожалуйста.

Владимир Губайловский: Для меня были самыми важными слова Юлия Кима о том, что все-таки сегодняшнее время, сегодняшний день очень сильно отличается от 70-х годов, что сегодня есть свобода и, с его точки зрения, эта свобода никуда от нас не уйдет.

Владимир Бабурин: Михаил Дубровский, пожалуйста.

Михаил Дубровский: А для меня самым важным было то, что Юлий Черсонович, к сожалению, спел всего одну песню. Потому что сколько бы мы ни говорили, все-таки своими вопросами мы мешали Юлию Черсановичу петь, что чудовищно обидно. Приду на работу – поставлю диск, буду слушать.

Владимир Бабурин: И завершу тогда я, завершу напоминанием, что мы не просто разговаривали сегодня с Юлием Черсановичем Кимом, но и отмечали его 70-летие. Поэтому я сейчас попробую изобрести нечто похожее на тост. В начале я напомнил, что неделя такая бурная выпала на события и даже юбилеи, что 19 декабря был день рождения, 100-летие Леонида Брежнева. И это был очень короткий день, совсем короткий. А 21 декабря был день рождения Иосифа Сталина, дата была не круглая, но день, тем не менее, был еще короче. Это не метафора, не образ, а астрономический и научный факт. А 23 декабря 70 лет исполнилось Юлию Черсановичу Киму, и день тоже был короткий, но он был чуть-чуть длиннее, чем предыдущие. И вот мне очень хотелось бы, чтобы те, кто нас сегодня слушал, услышали советы или даже просьбы Юлия Черсановича Кима, чтобы молодые люди шли в честные педагоги и в честную журналистику, и занимались честной педагогикой и честной журналистикой. И тогда, может быть, день не в астрономическом, а в хорошем и большом смысле будет всегда длиннее.

Поклонники творчества Кима знают Юлия Черсановича как поэта, драматурга и сценариста. А еще – известного диссидента, который не боялся плыть против течения ни во времена Советского Союза, ни теперь, осмеливаясь говорить о наболевшем в своих песнях и книгах.

Любителям кинематографа творчество Юлия Кима знакомо по песням на его стихи к кинохитам, которые с удовольствием пересматривают и 10, и 20 лет спустя.

Детство и юность

Родился будущий поэт-песенник и драматург в декабре 1936 года в столице в интеллигентной семье корейца и русской. Отец Ким Чер Сан работал журналистом и переводчиком, мама Нина Всесвятская учила детей русскому языку и литературе.

Детство Юлия Кима было трудным. Мальчику не исполнилось и двух лет, когда родители попали в кровавые жернова репрессий. В ноябре 1937-го отца с группой московских корейцев объявили японским шпионом и расстреляли. Вскоре в 8-летнюю ссылку отправилась и жена «изменника родины» Нина Валентиновна Всесвятская.

Детей – полуторагодовалого Юлия и 4-летнюю Алину - определили в дом малютки, но через пару месяцев их разыскал дед и забрал домой, в Наро-Фоминск. Забота о детях легла на плечи дедушки и бабушки по материнской линии, затем воспитанием юных Кимов занялись тетушки, мамины сестры.

Юлий Ким с сестрой, матерью и отцом

Впервые осознанно Юлий Ким увидел маму в 1945 году. После возвращения из «мест не столь отдаленных» Нина Валентиновна не имела права жить в столице. Вместе с детьми она отправилась за 101-й километр. Но жизнь в Малоярославце под Калугой оказалась уж слишком тяжела, и семья перебралась в теплую Туркмению, в город Ташауз, где продукты были сравнительно дешевыми.

В Москву Юлий Ким вернулся в 1954-м. Поступил в столичный пединститут, выбрав факультет истории и филологии. После окончания вуза молодой педагог на 3 года (до 1963-го) отправился на Камчатку, в поселок Анапку. Возвратившись в столицу, Юлий Ким устроился на работу в школу-интернат при университете имени .

Диссидентская и правозащитная деятельность Кима началась в середине 1960-х. Юлий Черсанович ставил подпись под коллективными письмами к властям, требуя соблюдать права человека и прекратить травлю инакомыслящих. В сводках оперативников комитета госбезопасности московский учитель проходил как «Гитарист».

В 1968 году слишком активного Юлия Кима попросили написать заявление об уходе: дирекции не нравились напряженные отношения учителя с властями и популярность, которую получили «диссидентские» сюжеты его песен. На кухнях Москвы с удовольствием пели «Адвокатский вальс» и «Господа и дамы» Кима.

С конца 1960-х началась насыщенная творческая биография Юлия Кима, ставшего после ухода со школы свободным художником. По словам барда, на Лубянке, куда пригласили на беседу, ему позволили зарабатывать на жизнь творчеством – в театре и кино. Но первые ряды диссидентов Юлию Киму пришлось покинуть.

Активист-правозащитник, взяв псевдоним Ю. Михайлов, перекочевал в «тыл», где продолжил разрушать устои тоталитаризма, но с меньшим размахом. Михайловым Ким оставался до середины 1980-х.

Стихи и музыка

Писать песни на свои стихи Юлий Ким начал в студенческие годы, с середины 1950-х. Музыкант исполнял авторские композиции, аккомпанируя на гитаре. Отсюда и прозвище «Гитарист», придуманное певцу на Лубянке.

После возвращения в столицу Юлий Ким взялся за творчество с новыми силами. На первых концертах барда москвичи побывали в начале 1960-х, а дебют в кино случился в 1963 году, когда на экраны вышла мелодрама Теодора Вульфовича «Улица Ньютона, дом 1».

Через 5 лет Юлий Ким заявил о себе и на театральных подмостках. В 1968 году он сочинил вокальные партии к спектаклю «Как вам это понравится», поставленному по комедии .

После разговора на Лубянке количество концертов артиста сократилось, но сотрудничество с кинематографом и столичными театрами возросло. Юлий Ким взялся за сочинение пьес, песен для театра и художественных фильмов. До середины 1970-х он написал песни для картин «Бумбараш», «Точка, точка, запятая…», «Засекреченный город», «Северный вариант». В 1974 году Юлия Кима приняли в Московский профком драматургов.

Любители авторской песни называют Кима патриархом и основоположником бардовского движения. Песни Юлия Черсановича «Ходят кони», «Белеет мой парус», «Журавль по небу летит», «Нелепо, смешно, безрассудно, волшебно» любимы многими поколениями слушателей. Музыку к его стихам писали известные советские композиторы , .

В 1985 году Юлий Ким сыграл главную роль в постановке «Ной и его сыновья», в основу которой легла его пьеса. Впервые артист появился под настоящим именем. В том же году вышел дебютный диск «Рыба-кит» и был снят негласный запрет на обсуждение в СМИ творчества Кима.

Дискография барда – два десятка виниловых и лазерных дисков, видеокассет, среди которых наиболее известные «19 октября», 3 диска «Театр Юлия Кима». Композиции автора находятся на почетном месте во всех антологиях бардовской песни и во многих антологиях современной русской поэзии.

Юлий Ким известен и литературными наработками, он автор книг «Я – клоун», «Творческий вечер», «Летучий ковер», «Московские кухни», «Однажды Михайлов». А еще Ким написал 3 киносценария, по двум сняты киноленты «После дождичка в четверг» и «Раз, два – горе не беда», в которых прозвучали авторские композиции.

Песни Юлия Кима несомненно украсили кинокартины 1970-х, вошедшие в золотой фонд советского и российского кинематографа. Они прозвучали в лентах «Двенадцать стульев» , «Про Красную Шапочку» (песня «Отважный охотник»), «Обыкновенное чудо», «Короли и капуста», «Сватовство гусара».

В 1980-х зрители увидели замечательные фильмы «Дульсинея Тобосская», «Пеппи Длинный Чулок», «Формула любви», «Дом, который построил Свифт», «Человек с бульвара Капуцинов», «Собачье сердце» и «Убить дракона». Во всех киношедеврах звучат песни на стихи Юлия Кима. Их поют , .

Ким – автор и соавтор более чем десятков пьес и мюзиклов, среди которых «Сказка Арденнского леса», «Московские кухни», «Кто Царевну поцелует?». Благодаря его переводу с французского на русский язык зрители России в 2002 году увидели мюзикл «Нотр-Дам». Постановки по сценариям Юлия Кима с успехом идут в двух десятках российских театров.

С 1998 года Юлий Ким живет на две страны, Россию и Израиль. В марте 2008 года с российскими бардами участвовал в Фестивале «Снова «Под интегралом»». В 2015 году жюри общества поощрения русской поэзии вручило Юлию Киму премию «Поэт».

Личная жизнь

В середине 1960-х бард женился на Ирине Якир, внучке расстрелянного в сталинские времена командарма Ионы Якира. Отец Ирины, Петр Якир, тоже подвергся репрессиям и отбывал срок в лагерях с 14 до 32 лет за антисоветскую деятельность. У Юлия и Ирины появилась дочь, которую назвали Натальей.

В 1998 году Юлий Ким с больной супругой переехал в Израиль, но от российского гражданства не отказался. Спустя год Ирина Петровна скончалась.

После смерти жены Ким женился во второй раз на Лидии Луговой.

Юлий Ким сейчас

В 2016 году поэт, драматург и бард отметил 80-летний юбилей. В том же году Юлию Киму вручили премию Московской хельсинкской группы за защиту прав человека посредством культуры и искусства.

Библиография

• 1989 – «Я – клоун»
• 1990 – «Летучий ковер»
• 1990 – «Волшебный сон»
• 1998 – «На собственный мотив»
• 1998 – «Собранье пестрых глав»
• 1999 – «Мозаика жизни»
• 2000 – «Путешествие к маяку»
• 2003 – «Моя матушка Россия»
• 2004 – «Не покидай меня, весна»
• 2004 – «Однажды Михайлов»
• 2006 – «Букет из разнотравья»
• 2006 – «После дождичка в четверг»
• 2007 – «О нашей маме Нине Всесвятской, учительнице»
• 2013 – «Светло, сине, разнообразно»
• 2016 – «И я там был»

Э того человека знает весь русскоязычный мир. О нём часто пишут, говорят, передачи с его участием «крутят» в теле- и радиоэфирах, но он редко вживую появляется на публике, избегая тусовок и праздных сборищ, поскольку он дорожит своим временем. Он - Поэт! А ещё - драматург, прозаик и шансонье. Его талант многогранен.

Прежде чем разместить на страницах интернет-альманаха своё интервью, долго размышлял: а не дать ли и то, первое, опубликованное в сентябре 1991 года в нашем печатном издании «45-я параллель», сделанное другим журналистом? И потом: а будет ли кто внимательно читать сей фолиант? Не начнут ли перепрыгивать мышкой с пятого на десятое? И всё же решил - надо давать! Кому интересно - тот дочитает. А уж если нет, то извините. Чашу весов перетянул ответ героя на последний вопрос, заданный ему двадцать лет назад.

Конечно, сегодня ответы в первом интервью могли прозвучать несколько иначе: сместились бы акценты, оказались добавленными или убранными некоторые детали, прозвучали бы другие имена. Но, извините за некий элемент нахальства, предполагаю, что именно этот человек оставил бы 95 процентов прежнего текста! Он прекрасно знает, что такое живой аромат эпохи . Правда, сам я не согласен с редакционной «шапкой». На мой взгляд, в ней доминирует… журналистское пижонство.

Итак, вот он - текст! Дословный, нетронутый. Дышите и наслаждайтесь!

Давайте кимить, не юля

Самые популярные, но далеко не самые лучшие песни Юлия Кима (тогда ещё не по собственной воле заточённого в псевдоним «Михайлов») звучали залихватски-грустно - в фильме «Бумбараш».

Ныне его самые лучшие (заветные!) баллады размножены на дисках и магнитофонах. Тихий Ким звучит всё громче (в смысле расширения аудитории). На интервью же идёт по-прежнему неохотно. Быть может, «раскрутить» молчаливого в миру поэта удалось и потому, что первоосновой вопросов послужила анкета, составленная во время оно самим Фёдором Михайловичем Достоевским.

- Какую черту своего характера Вы считаете главной?

Добросовестность. Я никогда не опаздываю к назначенному времени.

- Ваше любимое занятие?

Сочинительство и путешествия. Это как раз то, что наполняет мою жизнь. Сочинительство и путешествия по новым местам со старыми друзьями. Но и по старым местам тоже. В отличие от немалого числа людей, которые считают, что в места юности возвращаться нельзя, у меня это не так. В этом году я снова - в который уж раз! - собираюсь на Камчатку. Я проработал там всего три года, но это осталось на всю жизнь. Можно сказать так: я всё время туда хочу.

- А занятия-развлечения, которые можно считать отвлечением?

Детектив в книге или в телевизоре. Что называется «глаз почесать»... Но поскольку я сразу всё забываю, то достаточно иметь пять томов Чейза, чтобы перечитывать их всю жизнь.

- Ваше отношение к ничегонеделанью?

Видите ли, когда Пушкин говорил: «и фар ниенте - мой закон», он не имел в виду растительное существование. Его лень всегда была настолько наполнена плодотворными размышлениями или переживаниями, что это никак не назовёшь ничегонеделаньем.

- Было ли какое-то историческое событие, которое поразило Вас как личное происшествие?

Было. Я очень хорошо помню октябрь 1962 года, когда представление о том, что атомная война может начаться завтра, поразило меня, как событие совершенно личное. Это Карибский кризис, Хрущёв, ракеты на Кубе… Я отлично помню, как я шёл по проспекту Мира… И в какой-то момент, глядя на яркий, даже резко яркий закат, я вдруг почувствовал, что может быть, я всё это вижу в последний раз. Абсолютно реальное впечатление. Правда, это быстро прошло, но переживание было мгновенным, пронзительным и совершенно подлинным. За ним стояла самая настоящая историческая реальность. Это я хорошо помню.

И ещё, конечно, Афганистан. Как только наши войска вошли в Афганистан - я это очень долго и тяжело переживал… И до сих пор мучаюсь стыдом, что не нашёл в себе силы выступить против этого.

- Ваше отношение к смерти?

Я понимаю этот вопрос… Когда я думаю, что немало художников думали о смерти, предчувствовали её, даже пророчили себе - я сразу вспоминаю своего любимого поэта Давида Самойлова. Давид размышлял о смерти лет, наверное, с пятидесяти. Как мы подшучивали (разумеется, ласково): Давид уже который год прощается с жизнью. Но у него это было не кокетство и не спекуляция, а это были глубокие размышления. При всём при этом колоссальное жизнелюбие во всём, что он думал, писал, делал, говорил - в том, как он жил…

У меня когда-то был набросок стихотворения, сюжет которого был таков: если смерть наступает в пятьдесят лет - все удивляются, в шестьдесят - это более или менее естественно, ну а в семьдесят - вроде бы уже пора. А действительность эту логику всё время опровергает: «Уже который год идёт бомбёжка по всем возрастам, без всякого разбора…» И это настраивает на фаталистическое отношение к смерти - когда она будет - она будет.

- Вы верите в судьбу?

Что касается судьбы, которая всем распоряжается - то нет. Вы знаете, у меня есть одно любимое суеверие, которое я себе охотно прощаю. Кто-то мне сказал, что моё «оккультное» число - восемь. И я инстинктивно на него опираюсь, кружусь вокруг него.

- Например?

Ну, например, когда что-нибудь покупаю. Допустим, цветы.

- Вернёмся к истории. Было ли в ней событие, о котором Вы искренне сожалеете?

Мне легче всего обратиться к истории моего Отечества, и таких событий я могу назвать очень много. В настоящее время я чрезвычайно сожалею о том, что мы никак не могли отдать землю крестьянам. Я переживаю это как личную обиду. Да, у меня личная обида: да что же это такое? Вьетнам уже всё сделал! Сохранив все свои коммунистические структуры, Вьетнам отдал землю своим крестьянам. А у нас все структуры трещат по швам, а землю народу не отдают! Да что же это такое!

- А возьмёт ли народ?

Не надо, не надо… Я разговаривал и со Стреляным, и с Селюниным, и с теми, кто объездил всю нашу провинциальную глубь. Все они говорят: народ возьмёт. Вы понимаете, я видел, как работают русские люди в возрасте от 18 до 40 лет (была такая бригада на путине лосося), - как они работают за настоящие деньги. И работают прекрасно: ни пьянства, ни хулиганства, ни равнодушия.

И то же самое будет по всей «стране великой»… Ну, может быть, какой-то процент есть, он всегда был… Никто не считал, сколько было бездельников и лентяев в 1861 году?!

- А, в принципе, Вы - оптимист или пессимист?

Я - исключительный оптимист. И меня всё время удивляет: почему это все хватаются за голову и кричат: «Завтра - катастрофа! Завтра - катастрофа!» Причём, заметьте, кричат уже три-четыре года. Если не будет сделано то-то и то-то - будет хаос и «совершенно непредсказуемые последствия». И мы не можем даже вообразить эти последствия вот уже три года! «Апокалипсис на пороге!» - это я прочитал в январе прошлого года. И всё это время Апокалипсис на пороге и на пороге…

Как будто у нас не было голода 22-го, не было 37-го года… Я сам прекрасно помню послевоенный голод. Сейчас постоянно читаю «Дневник» Чуковского… Тогда все жили очень плохо - в самом простом, примитивном значении этого слова. Жутко плохо. И все думали: Апокалипсис - ещё впереди. Я понимаю, что всё относительно, но всё-таки тогда была какая-то абсолютная нищета, абсолютный ужас!

- А может быть у тех, кто пугает или предостерегает, есть какие-то тактические соображения?

Нет-нет… Это очень естественное чувство у очень многих людей. Это чувство я объясняю, не тактикой, а нормальной боязнью нового. Действительно, присутствует это чувство ужаса и страха перед грозящей катастрофой, если не сделать то-то и то-то… А пишут эти статьи хорошие, умные люди.

- А у вас есть какой-то рецепт, как выжить? Кроме того, чтобы отдать землю крестьянам…

- Ни малейшего. У меня есть доверие и надежда. Я - человек, занимающийся словом, стараюсь вникать в то, что и как говорят наши умные люди. Вначале я поддался всеобщему восторгу и кинулся самым серьёзным образом осваивать истины, которые открыли нам Абалкин, Шмелёв, Селюнин, Попов, Лацис… А потом понял, что занимаюсь глупостью, потому что пытаюсь встать на уровень их профессионализма. Но зато, читая их статьи, почувствовал этот высочайший профессионализм. Как слушаешь музыку и понимаешь - это замечательный художник, подлинный талант, а это - нет. Объяснить это невозможно, но ухо чувствует.

Так и в этих статьях. Мощный ум и ответственность. Мне очень нравится, как говорит и пишет и отвечает на вопросы Явлинский. (Кстати, он - оптимист). Некоторые его соображения мне чрезвычайно близки. На вопрос Бэлы Курковой в «Пятом колесе», где же выход из тупика, он ответил: «Как? В каком тупике? Мы ведь ещё ничего не делали. Давайте всерьёз всё попробуем: аренду, частную собственность, конверсию, приватизацию и так далее… Вот тогда будем говорить о тупике».

А главная причина моего оптимизма вот в чём. Всю жизнь мы мечтали о свободе и вот получили её. А говорим - катастрофа! Какая катастрофа? Свобода! Просто тяжек и непредсказуем путь от несвободы к свободе. Это всегда непросто. Но можно понять и предвидеть какие-то тенденции. И есть люди, способные это сделать. В этом - моя надежда.

- Вы свободный человек?

Безусловно, нет. Куча комплексов прежнего воспитания во мне сидит и останется до конца. Лучше не будем перечислять их - они должны быть вам известны и понятны. Помните, как в «Онегине»: «…людей, о коих не сужу, затем, что к ним принадлежу».

- Какой вопрос Вы хотели бы задать самому себе?

Вопрос, который я уже давно себе задаю: когда ты закончишь давать интервью? И ответ: «Наверное, это будет очень скоро. И, может быть, сегодняшний раз - последний».

Взять интервью у Юлия Кима повезло собкору «45»

Валерию Перевозчикову

Первоисточник: «45-я параллель», сентябрь 1991 года -

этот текст с тех пор нигде (!) не воспроизводился…

Каким стал Ким

Из книги судеб. Юлий Черсанович Ким родился 23 декабря 1936 года в Москве.

Родился в семье переводчика с корейского языка Кима Чер Сана (1904-1938) и учительницы русского языка и литературы Нины Валентиновны Всесвятской (1907-1974). В 1938 году расстреляли отца, мать до 1946 года находилась в лагерях, затем в ссылке. Вместе с мамой с 1946 по 1954 годы проживал вначале в Калужской области, затем в Туркмении. В 1954 году вернулся в Москву.

Окончил историко-филологический факультет Московского государственного педагогического института (1959), работал три года по распределению на Камчатке.

Затем несколько лет преподавал литературу, историю и обществоведение в школе-интернате №18 при МГУ имени М.В. Ломоносова.

В 1965-1968 годах ЮК становится одним из активистов правозащитного движения, вследствие чего был вынужден вплоть до 1985 года публиковаться под псевдонимом Ю. Михайлов. В 1966 году женился на Ирине Петровне Якир (1948-1999) - внучке репрессированного командарма И.Э. Якира. Отец Ирины, известный правозащитник и диссидент Пётр Якир, был арестован в 14 лет и вышел на свободу только в 32 года.

ЮК в 1967-1969 подписывает многочисленные коллективные письма с требованием соблюдения прав человека, адресованные властям. Он, вместе со своим тестем П. Якиром и с И. Габаем был соавтором обращения «К деятелям науки, культуры и искусства» (январь 1968) о преследованиях инакомыслящих в СССР. Проходил в оперативных сводках КГБ под кодовым названием «Гитарист».

В 1968 ЮК выгоняют из школы-интерната, запрещают любую преподавательскую деятельность.

Будучи студентом пединститута ЮК начал писать песни на свои стихи. Его первые концерты прокатились по Москве в начале 60-х. Молодой автор быстро вошёл в круг самых популярных бардов страны.

С 1968-го стал профессионально заниматься сочинением песен и пьес для театра и кино. Большинство песен ЮК написано на собственную музыку, а также в соавторстве с композиторами Геннадием Гладковым, Владимиром Дашкевичем, Алексеем Рыбниковым.

В 1970-1971 годах ЮК принимал участие в работе по подготовке «Хроники текущих событий». Некоторые её выпуски того периода были отредактированы Юлием Черсановичем.

В 1985 году вышел его первый диск «Рыба-кит».

Сейчас дискография ЮК насчитывает более 20 дисков, аудио- и видеокассет с записями его песен. Песни ЮК вошли во все антологии авторской песни, в антологии современной русской поэзии.

Юлий Ким - член Союза кинематографистов СССР (1987), Союза писателей (1991), Пен-клуба (1997). Автор более пятисот песен (многие из них звучат в кинофильмах и спектаклях), трёх десятков пьес и десятка книг.

Лауреат премии «Золотой Остап» (1998). Лауреат Российской Государственной премии имени Булата Окуджавы (2000). Лауреат Царскосельской художественной премии (2003). Лауреат литературно-музыкальной премии «Признание-2006» в номинации «Бард года», учреждённой Сибирским фондом по увековечиванию памяти Владимира Высоцкого (2007). Обладатель «Бард-Оскара» (Казанский международный фестиваль 2009 года).

С 1998 года живёт попеременно в Иерусалиме и в Москве. Член редколлегии «Иерусалимского журнала». Участвовал в записи «Иерусалимского альбома» - первого диска из серии «Авторская песня в Израиле». Вместе с поэтом и редактором «Иерусалимского журнала» Игорем Бяльским и поэтом Игорем Губерманом проводит презентации журнала в Москве.

В 2010 году написал стихи на музыку Петра Ильича Чайковского к полнометражному мультфильму Гарри Бардина «Гадкий утёнок».

К онечно, время берёт своё: стал шире в плечах, раздобрел, добавилось седины. А вот голос, лукавый блеск глаз, самоирония - всё осталось при нём. В этом смысле Юлий Ким-2011 остался таким, каким запомнился мне Юлий Ким-1966.

Политехнический. Бушует весна. В аудитории распахнуты окна. Занято всё, и уже нет места на ступенях. Концерт идёт без перерыва почти пять часов. Народ начал уставать. И вдруг - Ким! И вдруг - «Гренадёры!». Публика оживилась, начала подпевать, а следом - «Лейб-гусары!», а потом - «По эстакаде движутся машины…», а затем…

Юлий Черсанович принял меня дома. Большая комната, обеденный стол, на котором удобно раскладывать экземпляры рукописи; кресло - по его бокам стоят две высокие деревянные фигуры африканских женщин. Комод с милыми сердцу хозяина сувенирами, привезёнными из разных стран… Никаких излишеств.

Разговор получился долгим и, по крайне мере для меня, интересным. Мне почти не пришлось задавать вопросов, так как Юлий Черсанович, как бы предвидя мои заготовки, продолжал свой монолог. Иногда мне удавалось, надеюсь, по делу, вставлять более-менее пространные реплики. Это был серьёзный разговор о жизни.

Некоторые почему-то считают, что раз уж человек пишет весёлые, ироничные стихи и песни, значит, и в жизни он находится постоянно «навеселе», развлекая всех и каждого. Это далеко не так! Конечно, чувство юмора присутствует у многих. (У кого его нет - это больные люди). Не стоит от авторов весёлых, озорных произведений ждать постоянной клоунады…

- Колесо репрессий проехало по вашей семье. Фактически Вы воспитывались без родителей. Кто Вам помог выжить в те трудные годы? Кому Вы благодарны за это?

- Моя история - рядовая в числе огромного количества подобных историй. Я родился в 1936 году, застав войну в возрасте, что называется невинном, но, тем не менее, в памяти остались бомбоубежища. Я всю войну пробыл под Люберцами. Немецкие самолёты туда долетали редко - помню только два бомбовых взрыва, и помню пленных немцев в 1944 году.

Мои мама и отец попали под сталинский террор. Мы жили в Москве: мама, отец, старшая сестра Алина и я. Отец работал переводчиком в издательстве «Иностранный рабочий», впоследствии переименованном в «Иностранную литературу». Он учился в ГИТИСе, готовился стать театральным режиссёром (видать, его гены «переехали» ко мне - я тоже очень люблю театр). Мама преподавала в школе русский язык и литературу…

Наехал этот каток в конце 37-го года. Отца арестовали (тогда большое количество корейцев арестовали в Москве). Всем им шили одно и то же: шпионаж в пользу Японии. В ноябре взяли, а в феврале убили. «Тройка», «Особое совещание» … - вещи известные.

Маму, спустя некоторое время, отправили, как жену шпиона в лагерь на пять лет. Но она провела в нём намного больше, потому что когда её в 1943 году освободили (это было в Казахстане), война продолжалась. И она осталась в вынужденной ссылке до конца войны.

- Это под Карагандой? «АЛЖИР» - Акмолинский Лагерь Жён Изменников Родины?

Да, посёлок Батык. Она работала учительницей в начальной школе, а недалеко, в поселке Жарык отбывала срок мать Булата Окуджавы . Так что сплошь и рядом - постоянные пересечения.

Нас с сестрой вначале воспитывал дед, потом - тётки. У нас такой обширный клан по русской линии. Корейская линия появилась позже. И немудрено. Отец переехал в Москву из Хабаровска, а вся его родня осталась там. А потом все корейские родственники «благополучно» оказались в Средней Азии. Они попали в первый поток первого национального переселения народов, устроенный Сталиным. Мне уже было за двадцать, когда я познакомился со своей корейской роднёй. Хрущёв реабилитировал репрессированных переселенцев; добился реабилитации отца и я. Тогда и произошло наше знакомство. Но по всем историческим и культурным корням я - русский человек.

Когда мама вернулась из ссылки, ей запретили жить в Москве, мы уехали за «101-й километр» в Малоярославец. Там прошло моё отрочество. Я дорос до седьмого класса, сестра окончила десятилетку, поступила в Первый Московский медицинский институт. Однако жить в Малоярославце было невыносимо голодно, и мы с мамой переехали в Туркмению. Там я окончил десятилетку, там же застала нас весь о смерти «вождя всех народов». Маме сразу же позволили (провинция откликалась быстрее) возвратиться в школу.

Десятый класс я оканчивал вместе с мамой, то есть она преподавала литературу в моём классе. Я вернулся в Москву, поступил в педагогический, в тот самый, который оканчивала моя мама, а она ещё некоторое время оставалась там, в Ташаузе, потому что ей предложили преподавать в местном педагогическом институте.

Ещё учась в школе я собезъянничал у мамы любовь к рифмоплётству. Мама была большая рукодельница по этой части: все стенгазеты, все доморощенные выступления, монтажи… - всё она обильно снабжала своими стихами. И я заразился от неё этой болезнью, тоже стал сочинять стихи с десятилетнего возраста. И добился таких успехов, что чуть ли не выпускное сочинение написал в стихах. Что называется «набивал руку».

А когда появился в институте, то там таких «набивающих руку» оказалось столько, что я со своими стихами не совался. И класс у них повыше, и апломб, и разговаривают умно. Но когда в 1954 году я услышал множество песен - это была всеобщая зараза - я поддался этой болезни, абсолютно графоманскому сочинительству. Выучил несчастные эти три аккорда, добавил ещё три. И вот в этом диапазоне, за пять лет учёбы сочинил где-то штук 15 песен. Все шутливые, потому что не относился серьёзно к этому делу. А рядом со мной - живой пример: Юрий Визбор, Ада Якушева, Боря Вахнюк… - эти звёзды расцвели на моих глазах, потому что серьёзно занимались своими песнями.

Московский педагогический институт конца 50-х годов прошлого века стал своеобразным «Гнездом глухаря», из которого встало на крыло множество замечательных поэтов и бардов. Почему именно там и тогда? Как Вам жилось в студенческие годы?

Иногда мы время от времени встречаемся с Дмитрием Сухаревым и до сих пор спорим: кто больше наплодил бардов - МГУ или Московский педагогический? По количеству получается, что мы немножко впереди, а по качеству - тут вопрос сложный… Но всё это не важно - это наши шутливые разборки.

А этим делом была охвачена вся наша студенческая страна. И в Питере появились бардовские имена, и в Москве сколько угодно, и в Киеве, и в Днепропетровске… - везде. Появились, как грибы. Появились с той самой «пресловутой» оттепелью, которая заслуживает другого эпитета. Я бы сказал - благословенной оттепелью, которая случилась в хрущёвские времена и случилось необратимо. Эта маленькая щёлочка свободы, которую приоткрыла наша железобетонная партия, вдруг дала такой мощный толчок творческому импульсу всей нашей нации в её интеллигентном сословии, что он и не прекращался. Даже во времена застоя он продолжал работать на нашу культуру. Произошёл расцвет поэзии, кино, театра, журналистики… И на этом фоне появились барды.

Что касается меня, то я сформировался как бард на Камчатке.

- Вы на Камчатку попали по распределению или Вас таким образом наказали?

По распределению. Нам предлагали три «точки»: Северный Кавказ, Центральную Сибирь и Камчатку. Я выбрал Камчатку, чтобы познакомиться с экзотическим краем, о котором ничего не знал. И потом была ещё материальная подоплёка моего выбора: Камчатка бронирует жилплощадь. Человек, который уезжал на Севера, оставлял за собой право на квартиру, и мне не надо было выписываться из Москвы.

- А в каком месте этой огромной страны Камчатка Вам пришлось обитать?

- В силу своего халдейства я попал… Халдейство заключалось в том, что я оказался в Петропавловске-Камчатском пятого сентября, когда уже начался учебный год. И меня направили туда, где ещё кто-то требовался, но никто не хотел туда ехать. Теперь, как я понимаю, это была из всех дыр самая дырявая, которую только можно себе вообразить.

Это был посёлок Ильпырский, стоящий на речке Анапка. По этой причине его тоже иногда называли Анапкой. Население две тысячи человек, включая грудных детей. Почти все работали на Анапкинском рыбокомбинате, как теперь говорят «градообразующем предприятии». Маленькая школа-десятилетка. В младших и средних классах училось до 20 учеников, в выпускных - семь-восемь-десять. Была в посёлке и вечерняя школа.

Посёлок был шумный, но дружеский, все друг друга знали. Всех объединяла рыба. Когда начиналась путина, объявляли рыбные авралы. На них выходили все взрослые и дети смышлёного возраста. Задача: разделать и погрузить рыбу. Рука об руку работали партийные руководители, начальники цехов, бичи, домохозяйки, алкаши… С неё и жили. Это было понятно даже ежу.

Помню, учась в институте, нас направляли на уборку картошки или на овощные базы. Мы относились к этой работе шутя, понимая, что таким образом выполняем свои комсомольские обязанности. Нами просто затыкали свою бесхозяйственность.

А здесь всё было иначе. Здесь я шёл, как говорится, с дорогой душой на эти субботники. Я понимал, что это надо, что от меня многое зависит, как и от каждого, кто работал рядом со мной. Ну, а поскольку я был учителем… У меня здесь не было ни малейшего зазора между сознанием и чувством.

- Находясь в Корфе…

Это же почти наши места!

- И тоже дыра несусветная!

Согласен. Толька наша ещё дырее!

- Так вот, находясь в Корфе, мой приятель как-то сказал: «Если ты увидел страну Камчатку, то после этого можешь спокойно умирать». А Вам приходилось бывать в тех краях ещё раз? Вспомнили ли Вас камчадалы?

Я был на Камчатке семь раз. В последний раз вырвался прошлой осенью после 15-летнего перерыва. У меня была благостная мечта, которую я осуществил…

Когда я покинул Камчатку в первый раз, то у меня осталась мечта обязательно вернуться в Анапку, чтобы достичь маяка. Когда я там учительствовал, а я учительствовал подряд три года, а потом с перерывом ещё шесть месяцев, мы со школьниками совершали путешествие к маяку, который находится в 12 километрах от посёлка. Надо было идти по косе, затем пересечь небольшой остров-полуостров, и на его острие находился маяк. Эти воспоминания остались самыми светлыми о той камчатской поре. Костёр, чай, купание…

Мне удалось ещё дважды побывать на маяке: в 83-ем и 95-ом. А потом появилась ещё одна мечта: навестить знаменитые Камчатские гейзеры…

- Кроноцкий заповедник…

Это случилось только прошлой осенью, благодаря нашим камчатским друзьям. Мы с женой до сих пор перебираем эти ярчайшие впечатления.

Камчатка действительно - край диковинный, но эта формула - «Если вы не были там, то ничего не видели» - применима к половине Земного шара. Взять, допустим, Израиль. Он размером, как говорится, с гулькин нос, но он неисчерпаем! Там такие сумасшедшие места! Поэтому с тем же успехом можно сказать, что если не видел Израиль, то не видел ничего.

И вот там, на Камчатке, я стал относиться к песням совсем иначе, чем в институте. Я пел и весёлые, и шутливые, и романтические, и лирические, и первые песни для сцены - всё это появилось там, на Камчатке. За три года я их насочинял в несколько раз больше, чем за время учёбы в институте. Они из меня посыпались как из рога изобилия. В Москву я привёз значительный запас песен и через некоторое время стал знаменитым в Первопристольной и её окрестностях.

И благодаря им же я впервые попал в кинематограф. Их послушал режиссёр Теодор Вульфович, и позвал меня вместе с концертными песнями в кино, которое называется «Улица Ньютона, дом 1». Так что Камчатка дала сильнейший импульс моему творчеству.

Небольшое отступление

Мне посчастливилось побывать на Камчатке в августе 1987 года. Звенела тайга. Дымились вулканы. Шла на нерест благородная рыба.

Мы снимали фильм по заказу Министерства геологии СССР «Применение мотодельтапланов в геологии». Жили в двухэтажном доме старшего егеря Кроноцкого заповедника. В доме - несметное количество комнат и комнатушек, лестниц, коридоров, каких-то переходов. В нём действительно можно заблудиться. В кабинете егеря висела репродукция известной картины «Последний день Помпеи», вырезанная из «Огонька». Рядом пробегали два ручья - Холодный, а в пятидесяти метров от него - Горячий. В Холодном вода - «б-р-р-р!!!», а в Горячем за полчаса можно сварить куриное яйцо. Рядом - родоновые озера… а булькающая глина формировала концентрические рисунки на поверхности грязевого котла кальдеры вулкана Узон.

Запомнился такой случай. На территории заповедника находится знаменитая Долина гейзеров. Все пешие туристы, перед её посещением, обязаны получить запись в маршрутном листе. Подошла группа человек сто из Красноярска. И тут неожиданно полил ливень. Туристы даже не успели поставить палатки. Но он быстро кончился. Выглянуло вечернее солнышко, чёрные тучи спрятались за сопки, появилась радуга. Туристы цепочкой вышли на походную тропу. И тут на небе, почти бесшумно, появился мотодельтаплан! Его и на материке в те годы не каждый видел. Пилот Игорь спустился метров до пятнадцати и медленно пошёл над группой. Та ещё картина: солнце, чёрные тучи, сопки, радуга и на их фоне - птеродактиль! Туристы забыли закрыть рты, а потом опомнились, схватили камеры и фотоаппараты, начали его снимать. Игорь, ожидая такого эффекта, ещё два раза прошёлся над группой и исчез за сопкой. Там его ждал лагерь пилотов…

А вечером мы сидели у костра, и егерь Саша Никифоров рассказывал нам о камчатских медведях, которых здесь видимо-невидимо и по которым он защитил диссертацию. Свою лекцию он прерывал игрой на гитаре. Саша пел замечательно, с азартом, порой вставляя некоторые моменты импровизации. А какие же песни поют на Камчатке? Конечно, про Камчатку: «Рыба-кит», «Капитан Беринг», «Тумгутум», «Мы тилипаем в Оссору»… - да фактически весь репертуар Юлия Кима! Тот день стоит перед глазами, как будто это было сегодня.

Впервые я Вас услышал на концерте бардовской песни в марте 1966 года. Он проходил в Политехническом. Всё происходило почти так, как в фильме гениального Марлена Хуциева «Июльский дождь». Вы не ностальгируете по тем временам? Верите ли Вы в то, что интерес к поэзии настигнет того накала, который был в эпоху «физиков и лириков»?

Такой взрыв был возможен только в «оттепель». Освободились такие творческие силы! Хрущёв её сделал как-то попеременно: одной рукой задавил Пастернака, другой - разрешил печататься Солженицыну. Он быстро оттаивал, и, во всяком случае, никаких репрессий, никакого сталинского катка не было.

Правда, Сталин тоже долго возился с Зощенко и Ахматовой, чуть их не убил. Но зато Мандельштама и целую кучу замечательного люда расстрелял без всякой пощады. Хрущёв такого террора не допустил, но он был противоречив. Одной рукой он допустил выставку Пикассо, поднял «железный» занавес, а другой построил Берлинскую стену, раздавил Венгерское восстание…

Но оттепель давала надежды, дала мощный творческий импульс, начался необратимый процесс. Тогда родились и остались театр «На Таганке», театр «Современник»… и первая плеяда поэтов эпохи оттепели: Ахмадулина , Рождественский, Вознесенский , Евтушенко … - и вся их округа. Все пошли в рост, все прекрасно работали во времена застоя. Конечно, с ними было много всяких приключений, но всё-таки как художники они продолжали действовать.

Участвуя в диссидентском движении, Вы здорово рисковали головой. Каждый выпуск «Хроник» мог стать для Вас последним. Далее - прямая дорога в психушку. Вы об этом знали и ничего не боялись?

Это было осознанное решение. Психушка мне не грозила, а вот срок надо мной висел вполне реальный. Что меня защитило? Меня в 1968 году выгнали из системы образования, запретив преподавать в школе.

- За что?

Я подписывался под очень резкими документами. Тогда это входило в «общий прейскурант действий диссидентов». Мы подписывались своими именами, оставляли телефоны и домашние адреса, тем самым показывая власти, что нам нечего скрывать и скрываться. Мы вполне ответственно подписывались под всякими обращениями, например, по поводу возрождения сталинизма, многими другими.

Выперев меня из школы, они мне на Лубянке сказали: мол, выступать с гитарой не надо, преподавать тоже, но вот против твоей работы в театре и в кино мы ничего не имеем. Это было абсолютно правильное решение, потому что я отправлялся ими в область, которая никогда бы не допустила моего диссидентства. Если бы они отправили меня на вольные писательские хлеба, это было бы для них нерасчётливо. Ведь писатель отвечает только за себя. А когда отправляют работать в театр или в кино, то человек поневоле отвечает за коллектив. Поэтому никоим образом здесь я не мог себе позволить диссидентства, хотя кое-что и делал негласно.

- В фильме «Бумбараш» герой, в исполнении Валерия Золотухина много поёт. Напомню нашим читателям эти песни: «Журавлик по небу плывёт…», «Наплевать», «Ходят кони», «Марш четвёртой роты». В них по сюжетности, иронии, задорности угадывалась Ваша рука. Однако в титрах автором песен значился Ю. Михайлов. Как жилось Юрию Михайлову в те годы?

Весело! Но рассказывать об этом подробно… не хватит дня. Давайте как-нибудь в другой раз…

Вы относитесь к славной плеяде «шестидесятников», исподволь раскачивали систему. Вы довольны результатом своего труда?

- О «шестидесятниках» я могу сказать то, что уже неоднократно говорил: «шестидесятники» боролись за гласность. В диссидентстве были разные течения: национальные, культурные, религиозные… и всех их объединяло одно: «Дайте возможность сказать! Не хотите - мы сами это сделаем!» И диссидентство сделало это - добилось свободы слова в явочном порядке, добилось на 90 процентов.

Уровень гласности уже при Горбачёве поднялся на недосягаемую высоту, при Ельцине стал ещё выше. Сейчас его несколько урезали, особенно в эфире да местами в печати. Но, тем не менее, он всё равно очень высок. По крайней мере, театры, поэты, художники творят, что хотят. Вот это главное достижение.

А что касается всего остального, то диссиденты за это ответственности не несут. Сахаров видел будущее России по-своему, Солженицын - по-своему, но это уже было за диссидентским движением, за диссидентским порогом. Когда уже возможна была легальная оппозиция.

У Вас гражданство России и Израиля. Однако мне кажется, что Вас знает всё русскоязычное население «шарика». Легко ли нести такую ношу?

P . S . Мне давно хотелось познакомиться с Юлием Черсановичем Кимом и взять у него интервью. Первую попытку сделал в клубе бардовской песни «Гнездо глухаря» на его концерте в мае прошлого года. Получил визитку и просьбу позвонить осенью. Звонил. Очередной перенос срока. И так - несколько раз. Но я звонил точно в тот день, когда меня просили. Видимо, моя упёртость и пунктуальность сломили сопротивление «недоступного» Кима, и моей наградой стало это интервью.

Конечно, готовился, конечно, перечитал его сборник «Сочинения», подаренный мне автором ещё в 2000 году. И всё равно осталось чувство неудовлетворения: я спрашивал поэта о том, что уже знал. Или почти знал. Можно было бы задать вопросы и покруче. Но зачем? Я - не папарацци.

И всё равно многое осталось за кадром. Хотелось сделать ещё несколько отступлений, рассказать о людях, которые упоминаются в нашей беседе. Например, замечательный режиссёр Теодор Юрьевич Вульфович. Его дебютный игровой фильм «Последний дюйм» стал хитом проката конца 50-х. Сколько сил он отдал кинолюбительскому движению страны! А его потрясающая военная проза! «Там, на войне», «Ночь ночей. Легенда о БЕНАПах»…

Но что получилось, то получилось - не обессудьте.

Главное - Юлий Ким прописался на страницах нашего интернет-альманаха и, надеюсь, доставит удовольствие своими стихами всем любителям поэзии.

Долгие Вам лета, дорогой Юлий Черсанович!

Иллюстрации:

фотографии Юлия Кима разных лет;

Ирина Якир и Юлий Ким, 1976;

портрет, открывающий материал,

сделан Вячеславом Лобачёвым в марте-2011;

автограф Поэта для читателей «Сорокапятки»

Родился 23 декабря 1936 года в Москве. Отец - Ким Черсан (1904-1938). Мать - Всесвятская Нина Валентиновна (1907-1974). Супруга - Луговая Лидия Михайловна (1947 г. рожд.). Дочь - Ким Наталия Юльевна (1973 г. рожд.).

Когда Юлию было два года, в семью пришло горе: был репрессирован и расстрелян отец, сослана мать. Вернувшись из ссылки в 1946 году, мать поселилась в городе Малоярославце Калужской области, затем уехала с сыном в Ташауз (Туркмения) на заработки.

В 1959 году Юлий Ким окончил историко-филологический факультет Московского государственного педагогического института имени В.И. Ленина и в течение пяти лет работал учителем русского языка и литературы в средней школе поселка Ильпырский Карагинского района Камчатки. В 1962 году Юлий Ким возвратился в Москву, преподавал в средней школе № 135, затем - в физико-математическом специнтернате № 18 при МГУ (1965-1968). Уже в эти годы Юлий Ким стал писать и разыгрывать с учащимися авторские песенные композиции с интермедиями и вокальными сценами, в которых были все элементы мюзикла.

В 1965-1968 годах Юлий Ким становится одним из активистов правозащитного движения. В 1966 году он женился на Ирине Петровне Якир (1948-1999) - внучке репрессированного командарма И.Э. Якира. Отец Ирины, известный правозащитник и диссидент, был арестован в 14 лет и вышел на свободу только в 32 года. В 1968 году Юлий Ким был вынужден оставить педагогическую и существенно ограничить концертную деятельность и с тех пор профессионально занимается сочинением пьес, а также песен для театра, кино и телевидения. В 1969 году из-за невозможности публиковаться под собственным именем он берет себе псевдоним - Ю. Михайлов.

Будучи студентом пединститута Юлий Ким начал писать песни на свои стихи. Его первые концерты в Москве состоялись в начале 1960-х годов. Молодой автор и исполнитель быстро вошел в число наиболее популярных и любимых бардов. Его песни стали звучать в кинофильмах, а вскоре он начал и специально сочинять для кино и телевидения. В 1968 году получил первые предложения написать песни для театральных спектаклей. С 1970 года Юлий Ким сотрудничает с композиторами В. Дашкевичем, Ген. Гладковым, А. Рыбниковым и другими.

В 1974 году Юлий Ким вступает в Московский профком драматургов и начинает работу над собственными пьесами. В 1985 году он исполнил главную роль в спектакле по своей пьесе "Ной и его сыновья". В том же году отказался от использования псевдонима и начал публиковаться под собственным именем. Тогда же вышел первый диск с его песнями - "Рыба-кит", которая на многие годы становится хитом в бардовской братии. Одновременно был снят фактически существовавший запрет литературной и театральной критике на обсуждение в печати творчества Юлия Кима.

Ранние песни Юлия Кима проникнуты юмором и доброжелательной иронией. Автор как бы с кем-то постоянно перемигивается, переглядывается, перекликается. Даже первые его - камчатские - песни были "ослепительны и пятнисты, как оттаивающая тундра, как расписанная солнечными бликами сопка, как пенный гребешок волны камчатского берега" (Л. Анненский).

В песнях диссидентского цикла автор остается неуязвимым под защитой остроумного иносказания, смысл которого, впрочем, достаточно прозрачен, причем текст - это скорее обманное движение, ловушка. В действительности убийственен сарказм, а не пафос: Ким не гневается и, кажется, вообще избегает проявления чувств.

В песнях для театра, кино и телевидения он развивает традиции литературной стилизации. Речитативность, оперность, частушечный говор, романсовые интонации, разговорные аппликации - все это мастерски организуется в песню "Перечень жанров от частушки до молитвы и партнеров от Свифта до Горина - вовсе не литературоведческое обоснование песни, а та же песня. Надо только вслушаться. Надо уловить в этой пестроте лейтмотивы. В этом столпотворении фигур - линии постижения" (Л. Анненский).

К настоящему времени дискография Юлия Кима насчитывает более 20 наименований виниловых и лазерных дисков, аудио- и видеокассет с записями авторских песен, среди которых: "19 октября" (1994), Собрание из трех дисков "Театр Юлия Кима" (1996), Собрание сочинений из семи дисков (1997-1998).

Юлий Ким - автор 15 книг песен, стихов, пьес, очерков и мемуаров. Среди них: "Я - клоун" (1989), "Творческий вечер" (1990), "Летучий ковер" (1990), "Московские кухни" (1990), "Волшебный сон" (1990), "Своим путем" (1995), "Еврей Апелла" (1997), "На собственный мотив" (1998), "Собранье пестрых глав" (1998), "Мозаика жизни" (2000), "Путешествие к маяку" (2000), "Сочинения" (2000).

Перу Юлия Кима принадлежат три киносценария. По двум из них на Студии детских и юношеских фильмов имени М. Горького режиссером М. Юзовским поставлены кинофильмы "После дождичка в четверг" (1985) и "Раз, два - горе не беда" (1989), к которым Ю. Ким написал также тексты песен (на музыку Ген. Гладкова и Р. Гринблата). Помимо этого он является автором песен, романсов, вокальных номеров или их текстов еще более чем к 40 кино- и телефильмам, среди которых: "Улица Ньютона, дом 1" (режиссер Т. Вульфович; Ленфильм, 1963), "Похождения зубного врача" (режиссер Э. Климов; Мосфильм, 1965), "Бумбараш" (режиссер Н. Рашеев, А. Народицкий; композитор В. Дашкевич, Студия имени А. Довженко, 1972), "Точка, точка, запятая..." (режиссер А. Митта; композитор Ген. Гладков; Мосфильм, 1973), "Двенадцать стульев" (режиссер М. Захаров; композитор Ген. Гладков. ЦТ, Т/о "Экран", 1976), "Маяковский смеется" (режиссеры С. Юткевич, А. Каранович; композитор В. Дашкевич; Мосфильм, 1976), "Про Красную Шапочку" (режиссер Л. Нечаев; композитор А. Рыбников; Беларусьфильм, 1977), "Красавец мужчина" (режиссер М. Микаэлян; композитор В. Дашкевич; ЦТ, Т/о "Экран", 1978), "Обыкновенное чудо" (режиссер М. Захаров; композитор Ген. Гладков; ЦТ, Т/о "Экран",1978), "Голубой карбункул" (режиссер Н. Лукьянов; композитор В. Дашкевич; - Беларусьфильм, 1979), "Короли и капуста" (режиссер Н. Рашеев; композитор В. Дашкевич; Студия им. А. Довженко, 1979), "Пять вечеров" (режиссер Н. Михалков; Мосфильм, 1979), "Сватовство гусара" (режиссер С. Дружинина; композитор Ген. Гладков; ЦТ, Т/о "Экран", 1979), "Ярославна, королева Франции" (режиссер И. Масленников; композитор В. Дашкевич; Ленфильм, 1979), "Дульсинея Тобосская" (режиссер С. Дружинина; композитор Ген. Гладков; Мосфильм, 1980), "Сказка странствий" (режиссер А. Митта; композитор А. Шнитке; Мосфильм при участии студий ЧССР и СРР, 1983), "Пеппи Длинный Чулок" (режиссер М. Микаэлян; композитор В. Дашкевич; Мосфильм, 1984), "Формула любви" (режиссер М. Захаров; композитор Ген. Гладков; Мосфильм, 1984), "Дом, который построил Свифт" (режиссер М. Захаров; композитор Ген. Гладков; ЦТ, Т/о "Экран", 1985), "Роковые яйца" (режиссер С. Ломин; композитор В. Дашкевич; АДА-ФИЛЬМ; ТРИЛОБИТ (Чехия), 1995).

Юлий Ким является автором либо соавтором свыше 20 пьес, мюзиклов, либретто, постановок и композиций. Среди них: "Как вам это понравится" (Московский драматический театр на Малой Бронной; режиссер П. Фоменко, 1969), "Странствия Билли Пилигрима" (Центральный академический театр Советской Армии; режиссер М. Левитин, композитор В. Дашкевич, 1975), "Фламандская легенда" (Рок-опера; Ленконцерт, ВИА "Поющие гитары"; режиссер С. Илюхин; композитор Р. Гринблат, 1977), "Иван-царевич" (Московский театр имени В. Маяковского; режиссер Е. Каменькович, 1982), "Старший сын" (Московский академический музыкальный театр имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко; режиссеры М. Дотлибов, М. Кисляров; композитор Ген. Гладков, 1983), "Ной и его сыновья" (Московский драматический театр имени К.С. Станиславского; режиссер А. Товстоногов, 1985), "Клоп" (Фолк-опера; Кемеровский театр оперетты; режиссер Ю. Чернышов; композитор В. Дашкевич, 1986), "Волшебный сон" (Московский театр имени В. Маяковского; режиссер Е. Каменькович; композитор Ген. Гладков, 1987), "Московские кухни" (Московский театр-студия "Третье направление"; режиссер О. Кудряшов; композитор Ю. Ким, 1989), "Страсти по Бумбарашу" (Московский театр под руководством О. Табакова; режиссер О. Машков; композитор В. Дашкевич, 1993), "Безразмерное Ким-танго" (Театр "Эрмитаж"; режиссер М. Левитин, 1997), "Как Иван Чонкин самолет сторожил" (Норильский Заполярный драматический театр; режиссер А. Зыков; композитор В. Дашкевич, 1997), "Кто Царевну поцелует?" (Московский театр юного зрителя; режиссер Б. Рабей, 1997), "Золотой тюльпан Фанфана" ("У Никитских ворот"; режиссер М. Розовский, 1998), "Страсти по Митрофану" (Театр имени Моссовета; режиссер Б. Щедрин, 1998), "Где орех Кракатук?" (Норильский Заполярный драматический театр; режиссер А. Зыков, 1999) и другие. Во многих из них Юлий Ким выступил также как автор или соавтор музыки, песен, вокальных номеров, текстов песен.

Песни (или тексты песен) написаны им также к пьесам: "Одной любовью меньше" (Калининский ТЮЗ; режиссер Р. Виктюк, 1969), "Бумбараш" (Горьковский ТЮЗ; режиссер Б. Наравцевич; композитор В. Дашкевич, 1971), "Тиль" (Московский театр имени Ленинского комсомола; режиссер М. Захаров; композитор Ген. Гладков, 1973), "Май не упусти" (Центральный детский театр; режиссер Л. Эйдлин; композитор В. Дашкевич, 1974), "Мизантроп" (Ленинградский академический театр комедии; режиссер П. Фоменко; композитор А. Николаев, 1978), "Две стрелы" (Театр-студия М. Розовского, 1979), "Когда мы отдыхали" (Московский театр миниатюр; режиссер М. Левитин; композитор В. Дашкевич, 1979), "Принцесса и это" (Государственный академический центральный театр кукол; режиссер В. Кусков; композитор Ген. Гладков, 1983), "Суд над судьями" (Московский государственный академический театр имени Моссовета; режиссер П. Хомский; композитор В. Дашкевич, 1983), "Не покидай меня, весна" (Московский театр-студия "Третье направление"; режиссер О. Кудряшов; композитор Ген. Гладков, В. Дашкевич, 1986) и ко многим другим. Эти пьесы, постановки, мюзиклы идут в театрах Москвы, Санкт-Петербурга, Орла, Тамбова, Вильнюса, Омска, Красноярска, Норильска и других городов России и стран ближнего зарубежья.

Юлий Ким - лауреат Государственной литературной премии имени Булата Окуджавы (2000). Он является членом Союза кинематографистов СССР (1987), Союза писателей (1991), Пен-клуба (1997).

Основным делом своей жизни Юлий Черсанович считает работу над текстами песен и исполнение их под гитару. Он ведет интенсивную концертную деятельность, в частности, наряду с Россией выступал в США, Германии, Франции, Израиле, Дании и многих других странах. В концертах поет как песни, сочиненные для собственного исполнения, так и песни, созданные для театра, кино и телевидения, в том числе и на музыку других композиторов.

Песни Юлия Кима сразу угадываются по особой интонации, в которой сочетаются ироничность и безмятежность, разумный скепсис и умение подчеркнуть мысль, спрятав эмоции. В Юлии Киме удивительным образом сохранилась детская наивность чистой души, вера в человека, в чудесное свойство человеческой доброты. Все это проявляется и на сцене, где обаяние его неординарного и какого-то домашнего артистизма неотразимы, а элемент исполнительской импровизации совершенно очевиден. Залом он владеет безраздельно. При этом искус самолюбования, восторг от собственной персоны для него абсолютно неприемлемы: творчество всегда выше успеха.

Юлий Ким - человек с активной общественной позицией. Известны его многочисленные интервью и выступления в печати по актуальным вопросам российской общественной жизни. В свободное от работы время любит бывать у друзей, посещать памятные ему места.

Живет и работает в Москве.

Калужской области, за 101-м километром, затем в Ташаузе (Туркмения). В 1954 году он вернулся в Москву.

В 1959 году Юлий Ким окончил историко-филологический факультет Московского государственного педагогического института, где и начал писать песни на свои стихи (с 1956 года) и исполнять их, аккомпанируя себе на семиструнной гитаре.

Работал пять лет по распределению на Камчатке, затем несколько лет в Москве преподавал историю и обществоведение в школах.

Первые концерты Юлия Кима состоялись в Москве в начале 1960-х годов. Его дебютом в кино стали песни для кинофильма "Ул. Ньютона, дом 1" (1963). Первые публикации появились также в 1963 году. Дебютная работа в театре - вокальные номера к спектаклю по комедии Шекспира "Как вам это понравится" (1968).

В 1965-1968 годах Юлий Ким активно участвовал в правозащитном диссидентском движении. В 1966 году он женился на Ирине Якир — внучке репрессированного командарма Ионы Якира. Отец Ирины, известный правозащитник и диссидент Петр Якир, был арестован в 14 лет и вышел на свободу только через 32 года.

Юлий Ким подписывал многочисленные коллективные письма с требованиями соблюдения прав человека, адресованные властям. Вместе со своим тестем Петром Якиром, а также правозащитником Ильей Габаем он был соавтором обращения "К деятелям науки, культуры и искусства" (январь 1968 года) о преследованиях в СССР инакомыслящих.

К этому же периоду относится и ряд песен Кима, тематически связанных с "диссидентскими" сюжетами: суды, обыски, слежка и т.п.
В связи с участием в диссидентском движении, Юлий Ким был вынужден оставить педагогическую и существенно ограничить концертную деятельность. Он начал профессионально заниматься сочинением пьес, а также песен для театра, кино и телевидения. В 1969 году из-за невозможности публиковаться под собственным именем он взял себе псевдоним - Ю. Михайлов.

В 1974 году он вступил в Московский профком драматургов. В 1985 году исполнил главную роль в спектакле по своей пьесе "Ной и его сыновья".

В том же году Юлий Ким отказался от использования псевдонима и начал публиковаться под собственным именем. Тогда же вышел первый диск с его песнями — "Рыба-кит". Одновременно был снят фактически существовавший запрет с литературной и театральной критики на обсуждение в печати творчества Юлия Кима.

Юлий Ким - один из основоположников авторской (бардовской) песни. Его песни ("Ходят кони", "Белеет мой парус", "Журавль по небу летит", "Нелепо, смешно, безрассудно, волшебно", "Давайте негромко, давайте вполголоса" и другие) знают и любят многие поколения слушателей.

Дискография Юлия Кима насчитывает более 20 наименований виниловых и лазерных дисков, аудио- и видеокассет, среди которых "19 октября" (1994), собрание из трех дисков "Театр Юлия Кима" (1996), собрание сочинений из семи дисков (1997-1998). Песни Юлия Кима вошли во все антологии авторской песни, а также во многие поэтические антологии современной русской поэзии.

Юлий Ким - автор книг "Я - клоун" (1989), "Творческий вечер" (1990), "Летучий ковер" (1990), "Московские кухни" (1990), "Волшебный сон" (1990), "Своим путем" (1995), "Еврей Апелла" (1997), "На собственный мотив" (1998), "Собранье пестрых глав" (1998), "Мозаика жизни" (2000), "Путешествие к маяку" (2000), "Сочинения" (2000), "Моя матушка Россия" (2004), "Однажды Михайлов" (2005).

Перу Кима принадлежат три киносценария. По двум из них на Студии детских и юношеских фильмов им. М. Горького поставлены кинофильмы "После дождичка в четверг" (1985) и "Раз, два - горе не беда" (1989), к которым Юлий Ким написал также тексты песен. Помимо этого он является автором вокальных номеров или их текстов еще более чем к 40 кино- и телефильмам. Наиболее известные работы - "Бумбараш" (1972), "Точка, точка, запятая..." (1973), "Двенадцать стульев" (1976), "Про Красную Шапочку" (1977), "Обыкновенное чудо" (1978), "Короли и капуста" (1979), "Пять вечеров" (1979), "Сватовство гусара" (1979), "Дульсинея Тобосская" (1980), "Сказка странствий" (1983), "Пеппи Длинный Чулок" (1984), "Формула любви" (1984), "Роковые яйца" (1995).

Юлий Ким является автором либо соавтором свыше 20 пьес, мюзиклов, либретто, постановок и композиций. Среди них: "Странствия Билли Пилигрима" (1975), "Фламандская легенда" (1977), "Иван-царевич" (1982), "Старший сын" (1983), "Клоп" (1986), "Волшебный сон" (1987), "Московские кухни" (1989), "Страсти по Бумбарашу" (1993), "Безразмерное Ким-танго" (1997), "Как Иван Чонкин самолет сторожил" (1997), "Кто Царевну поцелует?" (1997), "Золотой тюльпан Фанфана" (1998) и другие.

Пьесы Кима идут в театрах более чем 20 городов России , в Москве - это Театр имени Владимира Маяковского; Театр имени Моссовета, Московский театр юного зрителя, Театр у Никитских ворот, Драматический театр имени К. С. Станиславского, Музыкальный театр имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко.

Юлий Ким ведет интенсивную концертную деятельность, как в России, так и за рубежом.

Участвовал в записи "Иерусалимского альбома" — первого диска из серии "Авторская песня в Израиле".

Он является членом редколлегии "Иерусалимского журнала". В Израиле он два раза в год проводит презентации "Иерусалимского журнала", вместе с поэтом и редактором журнала Игорем Бяльским и Игорем Губерманом ведет презентации журнала и в Москве.

В 1998 году Юлий Ким стал лауреатом премии "Золотой Остап", в 1999 году - лауреатом Государственной премии им. Булата Окуджавы. Член Союза кинематографистов (1987), Союза писателей (1991), Пенклуба (1997).

От брака с Ириной Якир у Юлия Кима есть взрослая дочь Наталья. В 1998 году в связи с тяжелой болезнью жены (умерла в 1999 году) Ким был вынужден уехать в Израиль, сохранив при этом российское гражданство. Сейчас он живет в Иерусалиме и в Москве поочередно, женат вторым браком.

Материал подготовлен на основе информации открытых источников.